Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

– Осторожно, ступай на полную ногу. А то треснет.

И она смотрит на землю и будто видит то же самое. И прыскает со смеху.

– Полной ногой, – говорю я. – Так не провалимся.

Сон о цветке

Ночью мне приснился кошмар. Короче, мне привиделось, что мне сорок. Как только глаза открыл, меня сразу вывернуло.

В этом сне я ходил на работу и с работы. И на работу. И с работы. И однажды, когда пришел, увидел гроб. И зашел внутрь. И там была работа. И я тогда решил, что не хочу такой смерти. И решил выбраться. Смотрю по сторонам и вижу в гробу окно. Я подхожу к этому окну. Смотрю в него и вижу себя со стороны. Как я хожу на работу и с работы. И так долго смотрю – наверное, целую вечность, – что не понимаю, который из двух настоящий я. Тот, который в гробу, или тот, который на работу ходит.

И однажды по дороге на работу я вижу цветок. И сажусь и смотрю на этот цветок. Долго смотрю и дивлюсь его красоте. И понимаю, что я уже не на работу иду, а просто в поле сижу. И дышу ароматом цветка. Весь воздух – аромат благоуханный. И я глубоко вдыхаю. И открываю глаза. И понимаю, что я голый и сижу в поле. И в руках у меня ромашка. И я дышу. И холодина меня бьет. И так меня и вырвало. А потом я обратно в палатку вернулся. Даже страшно было подумать, что у меня ко всему прочему еще и лунатизм развился. «Приеду в Москву – мой психотерапевт точно без работы не останется», – подумал я.

Лана как ни в чем не бывало спала в палатке. И я ей спящей говорю, что мы никогда не будем как другие: вырастешь – поймешь, вырастешь – сделаешь, вырастешь – будешь принимать решения. Они просто хотят, чтобы мы встроились в их гребаный мир. Или, может, гробовой мир? А нужно искать цветок. Я вот только сейчас понял, что задача каждого из нас – свой цветок найти. Тогда мы проснемся.

И Лана сквозь сон отвечала, что ей бы еще поспать… на часах было полшестого. И я понял, что проспал всего часа два. Но то ли от воздуха, то ли от чего-то еще, спать мне вовсе не хотелось. И я пошел бродить по окрестностям.

Лагерь постепенно просыпался. Заспанные мотоциклисты, техники, сопровождающие выползали из палаток. Варили себе кофе в электрических кофеварках и обустраивали импровизированный завтрак.

Наши палатки стояли на равнине. Вокруг тянулись поля и небольшие деревенские поселения. Отчетливо слышен запах свежей травы. Солнце за горизонтом встает. И стелется ровно. И этот рассвет. Такой буйный. Будто он во мне. «Сколько лет я живу на земле, – подумал я, – а рассвет – мой первый». Вот так, чтобы я прямо видел эту огромную звезду. В панельных домах, что устремляются ввысь, нет же рассветов.

Я вышел к небольшой деревушке. Обычный люд. Дети прыгают в классики. Как великаны. Каждый квадратик – целый мир. А границы, на которые нельзя наступать, – пропасть. И я прыгал так в семь лет. Опустив руки при приземлении. И воздевая их к небу во время прыжка. Когда я бежал за ручейком и верил, что добегу до моря. Когда я был ребенком и не знал, что я ребенок. И не знал, что нужно взрослеть, потому что впереди только океан. И вот мне уже девятнадцать. И я уже другой. Но кажется, что и тот же самый. Потому что я так думаю, что душа не взрослеет. Или сознание. Или существо. Да как хочешь называй. Короче, та штука, которая внутри нас смотрит на мир и существует до мыслей. Она, мне кажется, какой была, такой и осталась. И вот я думаю, как ее сберечь, чтобы не произошло как в моем сне. Как сделать, чтобы, повзрослев, я не забыл, что когда-то бежал за ручейком и разглядывал цветок в поле. И думаю я об этом, и плакать уже хочется. И я уже почти плачу, как ко мне подходит девочка лет семи.

И протягивает венок из ромашек. А я смотрю на нее сквозь слезы и думаю, что это ангел с облачка спустился. И говорю «спасибо». А она мне: «Подари тому, кого любишь». И в эту минуту у меня в голове все сложилось!

И я понял, что буду делать. Будто пазл из тысячи кусочков собрал. Я посмотрел на девочку, и она стоит и ждет. И я ей говорю: «Благослови тебя Господь». Сам не знаю, почему так сказал, просто расчувствовался. И она стоит, и тут я замечаю, что у нее рука вытянута, и она говорит: «Пять евро». Я такой: «Что пять евро?» Она говорит: «Венок пять евро. Подари тому, кого любишь, и он ответит взаимностью. Пять евро».

И я смотрю, лезу в карманы и достаю свою суточную мелочь, что на бензоколонке меняли. И даю новенькие монеты.

Спасибо, говорит девочка и приседает, как фрейлина. Я спрашиваю у нее, где остановка до города. И она показывает в сторону горизонта, на восходящее солнце. И говорит: «Там твоя остановка». И я такой: «Понял. Иди туда, не знаю куда, в поисках остановки».

То ли время тянулось здесь по-другому, то ли еще что, но до остановки я достаточно быстро доплел и уже через тридцать минут сидел в обычном автобусе. Я вот все время повторяю: обычная деревня, обычный автобус, обычное дерево. Потому что я же до этого нигде, кроме своего района, не был, и кажется, что там, где одна граница заканчивается, а другая начинается, там все другое. Будто на острове, на другом конце мира, все другое. Но оно, может, и другое, но до боли знакомое. Будто мы правда все вылезли из одного космического улья и дома и автобусы делаем так, как нам подсказывает наш общий прапрадед – огромный пчел, от которого мы все произошли.

Одним словом, доехал я до городка на побережье. Где пабы, магазинчики, трамваи, машины и десятки, сотни мотоциклов. И праздник. Вроде девять утра или около того. А там песни и пивные кружки повсюду. Я поискал глазами, побродил по вывескам, нашел ту, где «Jewelry» написано было, и вошел внутрь. И тут, представляешь, и мечи висят там, и реальные доспехи. И украшения. Комиссионка древностей. Наверняка